Детства у меня не было

Лилия Ганеман вспоминает годы в Бушуевском детском доме.

Несколько лет назад редактор газеты "Призыв" Татьяна Усольцева в рамках регионального проекта "Согретые Сибирью" по крупицам собирала информацию о детских домах, эвакуированных в годы войны в Юргинский район. Эти материалы и тогда, и сейчас востребованы – в них наша история.

На днях в интернете я наткнулась на другой проект – третьей книги о спецпереселенцах (раскулаченных, репрессированных) Урала, над которым работают в том числе и наши коллеги из газеты "Глобус" (город Серов Свердловской области). В очередном выпуске – воспоминания жительницы Краснотурьинска о Бушуевском детском доме. 

С разрешения коллег мы публикуем воспоминания.

"Меня зовут Лилия Карловна Ганеман. Родилась в 1938 году в Московской области. Отец Карл Яковлевич Попп работал в Шатуре костыльщиком на железной дороге. В 1938 году в январе его посадили на десять лет как врага народа. Мама была в это время беременна мной.

Я родилась в мае. Мама пошла со мной, грудным ребёнком, к тюрьме: показать отцу, что родилась дочь. Потом приехали мамины родители и увезли нас в Саратовскую область. А потом всех немцев выслали – в Сибирь, на Урал, в Казахстан…

Меня сдали в детский дом в 1943 году. Помню, когда привезли, дети окружили, что-то говорят, а я не понимаю по-русски ничего.

Помню, что нас перевозили в эшелонах с одного детского дома в другой. Ночью воспитатели выгружали нас из вагонов, а мы все плачем, грязные… Спали под откосом – ждали, когда придёт другой поезд. И опять нас в вагоны по счёту толкают...

В общем, я в детдоме пробыла семь лет – с 1943 по 1949, и перебывала в пяти разных детских домах.

Последний детдом, где я жила, находился в Тюменской области: Юргинский район, село Бушуево. В этом детдоме нас воспитывали строго, как в армии; если провинишься, наказывали. Если на платье найдут дырочку, заставляли вокруг детдома пробежать. Строем мы ходили в деревенскую школу. Кормили нас хорошо. Стригли всех (90 человек – и все девочки). При детдоме была своя пекарня, огород, хозяйство. Мы смотрели, как женщины собирали лебеду за забором, и умудрялись им хлеб выносить, хотя нас обыскивали, ничего не разрешали выносить из столовой. И всё равно мы хлеб выносили и через забор подавали тётенькам.

Я благодарна детдому, воспитателям, учительнице, которую до сих пор помню по имени-отчеству, за то, что они нас воспитали в строгости, честности, трудолюбии. Я никогда не проклинала детский дом, а только благодарю и вспоминаю только хорошее.

Никто из нас даже не знал, есть ли родители. Когда меня спрашивали, я говорила: "Вроде мама с папой есть".

Мама всё-таки меня нашла в 1949 году в сентябре, когда я пошла в 4 класс. Смотрели кино, и вдруг подошла воспитательница и мне шепнула на ушко: "Лидочка, мама едет за тобой". Надо было видеть мою реакцию! Соскочила и закричала на весь зал: "Девчонки, за мной мама едет!". Это такая радость была – не рассказать… Хотя я даже не помнила свою маму.

Тогда наша нация была под комендатурой, и мама даже не могла лично приехать в детдом. Меня сводили в баню, выдали всё необходимое, одели в новое, накормили и в сопровождении воспитателя, попрощавшись со всеми детьми, отправилась на станцию. Дети бежали за санями, провожая меня, плакали.

Когда приехали на станцию Любино, нас поселили в Дом приезжих, так как маму должны были привезти в сопровождении коменданта. Прожили там несколько дней, а мамы всё не было и не было. Я уже начала плакать, что обманули меня, что нет никакой мамы…

Однажды вдруг дверь открывается… стоит в форме с кобурой на боку мужчина и говорит: "Кто у нас мамочку ждёт?". Воспитательница отвечает: "Мы ждём!". А я говорю: "Вы меня обманываете. Нет у меня мамы". А он: "Заходите, мамочка!". Смотрю: зашла высокая полная женщина с большим узлом, узел этот сразу отлетел в сторону, а женщина подбежала, меня обняла – и так сильно заплакала… А я её не знаю! Она меня по-немецки спросила: "Лидочка, ты помнишь меня?". А я говорю: "Мама, я ничего не понимаю, что Вы говорите". Она ещё сильнее заплакала, что я свой родной язык забыла"...